И, может быть, даже немножко лилии. Тем более — раз она этого хочет.
— Я не буду их рвать, — немножко виновато сказала Валентина. Как будто ей стало неудобно, что она заставила Олега переться в такую даль с такими трудностями ради ерундовой прихоти. — Я просто посмотрю… Ладно?
— Конечно, — кивнул Олег. — Как хочешь.
Валентина легла на носу, опустив руку в воду. А Олег, отложив весло, подумал с весёлым ужасом, что пропал. Пропал, или даже П-Р-О-П-А-Л, по большим буквам, потому что ухитрился влюбиться в девчонку, которую даже нельзя поцеловать, которая даже не родилась ещё — и вообще умерла к тому времени, в котором он живёт!
А ещё он подумал, что, когда предотвратит катастрофу, больше не сделает сюда ни шагу. Потому что иначе он однажды останется здесь. Наплевав на дом, маму, отца, школу, весь свой мир — променяет его на это время, в котором живёт деревенская девчонка, велосипедистка и пловчиха, называющая лилиями озёрные кувшинки — называющая так, что они от её слов ПРЕВРАЩАЮТСЯ в лилии. Само ощущение такой возможности — остаться — ужасало. Но этим могло кончиться. Могло. Олег чувствовал.
И ещё… пришла мысль, которую Олег потом стыдился вспоминать. Но она была — секундная, как взмах тёмного крыла. А что если спасти ТОЛЬКО её? И не спасать совсем-совсем чужую женщину. Спасти Валентину — и увести её с собой… Но уже через миг Олег жалел, что нельзя избить самого себя — сильно, до крови. Никто не имеет права выбирать, кого спасать, а кого нет. (Разве только Бог… если он есть.) Нельзя своё счастье лепить на чужом горе. Да, многие так делают. В его, Олега, мире это даже стало почти нормой.
Но он — не будет. просто не будет,хотя бы — ради умения видеть в кувшинках лилии. И всё тут!
— Плывём обратно, — вздохнула Валентина. И Олег послушно заработал вёслами, разворачивая плоскодонку в обратный путь.
Они причалили у мостика,чтобы погрузить велосипед, оставленный Валентиной в кустах. Хорошо, что Олег выпрыгнул первым…
Очевидно, Марлен Моржик был очень зол, потому что даже не смог потерпеть — сразу появился из кустов, бледный, как стена. Расплывшийся во весь лоб синяк отсвечивал зловеще. Видок у парня был ещё тот — Олег так и застыл на прибрежной траве.
— Я ж тебе говорил — не лезь в наши места, — срывающимся от злости голосом сказал сын председателя. Хотя ничего подобного лично Олегу он не говорил. — И тебе… — он добавил неприличное слово, — говорил не бегать за этим городским!
— А ну прекрати ругаться, Марька, дубина! — возмутилась Валентина, вставая в лодке. — Иди отсюда! Ругаться он ещё при мне будет!
— Он пойдёт, — процедил Олег, — только сначала извинится. Ему одного раза мало, он по пояс деревянный…
В руке Марлена оказался обрез.
Настоящий — потемневший от времени «ошкамёлок» — Князь говорил так о чём-то коротком, несерьёзном — трёхлинейной винтовки, без приклада и большей части ствола, который удобно прятать под одеждой. Русское национальное оружие 20-х годов… И этот обрез смотрел Олегу в грудь — снизу, от бедра. С расстояния в три нешироких шага.
Олег быстро оглянулся — Валентина, закусив губу, смотрела на мальчишек потемневшими глазами. Так… А у Марлена глаза были, как у страдающего без дозняка торчка — это Олег определил со знанием дела. Люди с такими глазами поглощены одной идеей. Торчок — достать ширево.
«А Марлен, кажется, хочет нас убить.»
Олег подумал это спокойно-спокойно, понимая чутьём, что это так — Марлен пришёл сюда не играть с обрезом, не пугать, а просто застрелить и его, Олега, и Валентину. Его — как соперника, удачливого соперника. Её — за измену. И ему плевать, что Валентине он и не был нужен. Можно мстить не только за настоящие, но и за выдуманные обиды. И не менее жестоко, чем за настоящие…
Интересно, что напишут в местной газете? И появятся ли изменения в «архиве» Князя?
В американских боевиках показывают специалистов «по убалтыванию террористов». « — Хэй, парень, ты ведь не хочешь лишних проблем? Мы выполним все твои условия, нужно только время, а пока — почему бы тебе не отпустить эту женщину в знак добрых намерений?!» Чушь собачья. Он всё равно выстрелит, этот козёл.
— Справиться не смог — пришёл с пушкой, трусло? — презрительно спросил Олег. — Стреляй! Быстро — стреляй, пока я тебе башку не оторвал! — и с этими словами Олег шагнул вперёд.
Он рассчитал верно. Марлен просто не смог хладнокровно выстрелить в человека в упор, ему понадобились две секунды, чтобы решиться окончательно… а Олегу — те же две секунды, даже чуть меньше, чтобы перехватить обрез, рвануть его вверх и одновременно беспощадно ударить Марлена коленом между ног. Следующим движением Олег зашвырнул так и не выстреливший обрез на середину речки.
И остался стоять, тупо глядя, как мальчишка немногим постарше его возится в траве, постанывает, мотает головой — очень больно, конечно, Олег получал такие удары… Потом Марлен сел. Взглянул на Олега снизу вверх ничего не выражающим взглядом, тяжело поднялся и побрёл вдоль берега, натыкаясь на деревья и спотыкаясь о корни. Олег проводил его бездумными глазами, повернулся к лодке и куда-то упал — долго, глубоко и темно…
…Очнулся он от того, что кто-то растирал ему руки — ложбинки между большим и указательным пальцем. Над Олегом склонялось лицо Валентины, и оно, это лицо, сказало:
— Очнулся, наконец-то! — с таким облегчением, что Олег улыбнулся.
— Что со мной было? — спросил он.
— Сознание потерял, — объяснила Валентина и плюхнулась рядом на траву. — Я так испугалась… ещё больше, чем раньше, мне почему-то вдруг показалось, что он успел тебя ранить… правда! — она вдруг шмыгнула носом и потёрла глаза. — Но как ты… его! Как в кино!